Мария выжимала тряпку в ведро, когда дверь операционной резко распахнулась, и запах озона с потоком воздуха разлетелся по узкому коридору подземной больницы. На пороге застыла фигура. Это был сам доктор Волков, заведующий отделением. Его глаза лихорадочно обыскивали тускло освещенный коридор в поисках чего-то или кого-то…
– Ты! – Его палец указал на Марию. – Немедленно со мной! Будешь ассистировать.
– Но доктор, я не медсестра, я даже курсов не заканчивала…
– Мне все равно. – Волков уже разворачивался к операционной. – Персонала не хватает, а времени нет. Мой руки, надевай халат. Нас ждет размороженный.
В операционной на столе лежало тело молодого мужчины. Кожа его была синевато-серой, а на ресницах еще поблескивали кристаллики льда. Мария невольно отступила — лицо показалось ей знакомым, но она не могла вспомнить, где его раньше видела.
– Красивый, – отметила она про себя. – И такой молодой…
– Двадцать восемь, – сухо произнес доктор, проверяя аппаратуру. – Помоги переложить его в ванну.
Они осторожно погрузили тело в густую глицериновую жидкость. Волков установил капельницу и направился к двери.
– Следи за энцефалограммой. Любые изменения – сразу зови меня.
Мария осталась одна с молчаливыми приборами и медленно оттаивающим телом. Постепенно кожа мужчины розовела, черты лица становились мягче. Он будто бы был не мертв, а мирно спал. Температура поднималась…
Внезапно мониторы взорвались пронзительным писком сигнала тревоги. Красные лампочки замигали, словно предупреждая об опасности. Мария вскочила, не зная, что делать.
– Чёрт возьми! – ворвался в операционную Волков. – Почему не позвала?! Видишь же – началось!
– Я… я не знала…
– Держи за плечи, наклони вперед!
Мария повиновалась, а доктор ввел длинную иглу между позвонками. Желтоватая жидкость медленно исчезла в шприце.
– Теперь будем возвращать его к жизни! – торжествующе произнес Волков, готовя новый укол. – Мы не можем потерять такого важного специалиста.
Мария принялась натирать вену замороженного раствором спирта. Но тут же была остановлена…
– Не сюда! – усмехнулся врач – Укол адреналина прямо в сердце!
– В сердце? – Мария побледнела. – Но там же… если задеть зону… сердце остановится…
Волков саркастически улыбнулся:
– Его сердце не бьется, если ты до сих пор этого не заметила… – Он приклеил электроды к груди пациента. – Всегда есть риск, что что-то пойдет не так. Но это не повод отказываться от спасения жизни.
Его палец погладил точечный рубец на груди мужчины – след от прошлых проколов.
– Тем более, для него это не впервые… В то же отверстие!
Мария замерла. Этот человек уже проходил через размораживание и опять был заморожен? Но зачем? Почему? Все знали про добровольную заморозку, чтобы пережить это трудное время после радиоактивной катастрофы, но никто не возвращался…
Разряд тока. Резкий вдох. Тело выгнулось дугой.
Мир поплыл перед глазами Марии, и она рухнула на пол.

Многие годы в деревне Воскресенское жители зимой переходили реку по льду, чтобы добраться до соседнего села, где был храм, потому что окружную дорогу заносило снегом. Путь этот был опасен в начале зимы, когда лёд ещё не окреп, но необходимость заставляла людей рисковать.
Старый Тихон, проживший в деревне всю свою жизнь, часто рассказывал молодым о правиле переправы: «Когда идёшь по тонкому льду — не останавливайся. Остановишься — и лёд под тобой проломится. В движении — спасение».
Был в той деревне человек по имени Николай. Всю жизнь он стремился к достатку, работал без устали, построил большой дом, завел семью, развёл хозяйство. И вот, когда достиг он, чего хотел, поселилась в душе его странная тоска.
Однажды зимним утром пошёл Николай к старому Тихону за советом. Застал его готовящимся к переправе — в соседнем селе шла служба.
— Пойдём со мной, — пригласил Тихон, — по дороге и поговорим.
Вышли они к реке. Лёд был ещё тонок, прозрачен, и тёмная вода просвечивала сквозь него, вызывая невольный трепет.
— Я первым пойду, — сказал Тихон, — а ты смотри и делай как я.
И пошёл старик по льду — быстро, легко, не останавливаясь ни на миг. Дошёл до другого берега реки и закричал:
— Иди так же! Главное — не останавливайся!
Николай последовал за ним, ощущая, как лёд слегка трещит и прогибается под ногами. Страх сковывал движения, хотелось замереть, проверить прочность льда, но слова Тихона звенели в ушах: «Не останавливайся!»
Когда он благополучно достиг другого берега, Тихон присел на поваленное дерево и заговорил:
— Вот так и жизнь наша, Николай. Хрупкая она, как этот лёд. Пока мы движемся к цели, что выше нас самих — служим Богу, помогаем ближним, забывая о себе — держит нас этот лёд, не проваливаемся мы. Дышим полной грудью, видим небо и солнце.
Тихон помолчал, глядя на искрящуюся под солнцем хрустальную реку.
— А как только человек останавливается, довольный достигнутым, как только скажет себе: «Всё, достаточно, можно теперь и для себя пожить» — проваливается он под лёд суеты и тщеславия. И нет там воздуха для души.
— Но разве нельзя просто жить и радоваться тому, что имеешь? — спросил Николай. — Я всю жизнь трудился, неужели не заслужил покоя?
— Покой телу необходим, — ответил Тихон, — но для души покой — это смерть. Душа жива, пока стремится, пока выходит за пределы своего. Разве ты можешь быть счастлив, когда думаешь о себе?
Николай задумался.
Они встали и направились к храму, из которого уже доносилось пение.
— Знаешь, Николай, — продолжил Тихон, — многие думают, что духовная жизнь — это ограниченность, уход в себя. А по-моему, настоящая духовная жизнь — это выход из себя, это когда человек перестаёт быть центром своей вселенной. Тогда и открывается ему настоящая жизнь, тогда и лёд под ногами держит, и течением не затягивает.
Николай молчал, обдумывая слова старика. А когда они подошли к храму, он сказал:
— Кажется, я понял, почему тоска меня гложет. Я дом построил, детей родил, но жизнь мою так и не начал. Потерял цель своего существования.
После службы, на обратном пути через реку, Николай уже не боялся. Он шёл, глядя вперёд, и чувствовал, как в быстром движении по льду растет уверенность его шагов, а в душе расцветает давно забытая радость.